Солнце едва пробивалось сквозь кухонное окно, когда Ольга уже вовсю хлопотала по дому. Утро встретило ее привычной тишиной, нарушаемой лишь бормотанием телевизора из комнаты свекрови. Ольга поправила скатерть, смахнула невидимые крошки со стола и открыла холодильник. Яйца, молоко, творог – завтрак должен быть питательным. Валентина Андреевна любила, чтобы все было как в больнице – по часам и без лишнего шума.
На плите закипал чайник, когда Ольга заметила помятую подушку на диване свекрови. Торопливо подошла, взбила ее, расправила кружевную наволочку. Десять лет в этом доме, а до сих пор казалось – она здесь в гостях. Непрошеных.
– Валентина Андреевна, завтрак готов, – негромко позвала Ольга, остановившись у приоткрытой двери.
Из комнаты доносился голос ведущей утренней программы, но свекровь не отозвалась. Ольга вздохнула. Можно было не стараться, все равно услышит в ответ только недовольное ворчание.
Вернувшись на кухню, она механически нарезала хлеб, выкладывала на тарелку сыр. Руки делали привычную работу, а в голове крутились мысли: «Андрей сегодня поздно. Опять придет, уткнется в телефон. Может, спросить про отпуск? Нет, не будет разговаривать».
Из окна доносились голоса соседских детей. Ольга застыла с ножом в руке. В горле образовался ком, и она сглотнула, пытаясь прогнать непрошеную грусть. Своих детей у них так и не получилось завести – сначала откладывали, потом пытались, а теперь… теперь были только эти стены, чужой дом и ожидание неизвестно чего.
– Опять пересолила, – раздался из комнаты недовольный голос свекрови.
Ольга вздрогнула и поспешила на зов. День начинался, как сотни других до него.
Непрошеная гостья
Ольга протирала пыль с серванта, когда входная дверь распахнулась так резко, что стукнулась о стену. Даже не надо было смотреть — только Марина могла так входить в квартиру, будто к себе домой.
— Оль, принимай гостинцы! — В прихожей появилась золовка с двумя огромными коробками. Одну она сразу сунула опешившей Ольге. — Держи, это тебе подарочек от нашего семейства.
Что-то в голосе Марины было такое… неприятное. За десять лет Ольга научилась различать все оттенки недружелюбия этой семейки.
— Какие коробки? Зачем? — Ольга растерянно смотрела, как Марина деловито стаскивает сапоги, не расшнуровывая.
— Чтоб вещички твои складывать, — Марина прошла в комнату, словно ей не терпелось начать процесс выселения прямо сейчас. — Мама сказала, ты съезжаешь.
Ольга так и застыла с коробкой. В голове шумело, будто она оказалась в вакууме.
— Что значит… съезжаю?
— То и значит. — Марина плюхнулась на диван, закинув ногу на ногу. — Я к маме перебираюсь с Мишкой. Ей помощь нужна, да и квартиру мою снимают хорошие люди, жалко упускать. Андрюха всё знает, можешь не изображать удивление.
Из комнаты свекрови донеслось покашливание — то самое, которым Валентина Андреевна обычно выражала одобрение действиям дочери.
— Андрей… в курсе? — Ольга почувствовала, как немеют губы.
— А то! — хмыкнула Марина. — Братец мой всегда на правильной стороне. На нашей. — Она встала, поправила волосы перед зеркалом. — До конца недели управишься? Мишка хочет свою комнату обустроить, а в твоей самая удобная планировка.
Телевизор в комнате свекрови стал громче — верный знак, что Валентина Андреевна всё слышит, но говорить не желает.
— Ладно, я побежала. Мишку из секции забрать надо. — Марина уже натягивала сапоги. — Да, ключи на тумбочке оставь, когда… это… закончишь.
Хлопнула дверь. Ольга так и стояла с пустой коробкой, прижимая её к груди, как щит. За стеной громко смеялись участники какого-то шоу. Свекровь прибавила звук ещё сильнее.
Оглушающее молчание
Ольга долго не могла заставить себя пошевелиться. Картонная коробка стала вдруг такой тяжелой, словно в ней уже лежали все десять лет ее замужества. Наконец, будто очнувшись, она поставила ее на пол и достала телефон.
Андрей. Надо позвонить Андрею.
Пальцы дрожали, когда она набирала номер мужа. Один гудок, второй, третий… С каждым гудком сердце стучало все сильнее. На пятом гудке он взял трубку.
— Да, — голос Андрея звучал отстраненно, словно говорил он откуда-то издалека.
— Мне нужно с тобой поговорить, — собственный голос показался Ольге чужим.
На том конце повисла пауза и послышался тяжелый вздох.
— Марина уже была? — вопрос, прозвучавший как утверждение, окончательно разбил последние надежды.
— Я хочу услышать это от тебя, Андрей, — Ольга присела на край тумбочки, потому что ноги вдруг перестали держать. — Ты правда решил…
— Давай не будем сейчас, — перебил он. — Поговорим вечером. У меня тут… совещание через пять минут.
Ольга прикусила губу. Десять лет вместе, а он даже сейчас не может найти минуту.
— В котором часу тебя ждать? — спросила она, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
— Не знаю, Оль. Навалилось всякого, — снова вздох. — Слушай, не делай из этого трагедию. Мама стареет, Маринка одна с Мишкой мается… Это же логично.
— А я? — вопрос вырвался помимо воли.
— Что — ты? — в голосе мужа послышалось раздражение. — У тебя мать живая, квартира пустая стоит. Чего ты там прицепилась, как будто мы тебя на улицу выгоняем?
Ольга молчала, комкая в руке край кофты.
— Все, мне пора, — Андрей явно торопился закончить разговор. — Вечером обсудим детали.
В трубке раздались короткие гудки.
Детали. Десять лет брака свелись к «деталям». Ольга сидела, глядя в одну точку, пока не услышала из комнаты свекрови раздраженное:
— Ольга! Ты чай собираешься приносить? Сериал уже начался!
Она машинально поднялась, направилась на кухню. Руки сами делали привычные движения — чашка, пакетик, кипяток, печенье на блюдце.
Горячий чай обжег пальцы, но Ольга даже не поморщилась. Что такое маленькая боль по сравнению с тем, что творилось внутри?
Откровение на скамейке
Воздух во дворе казался свежее, чем обычно. Ольга сидела на скамейке возле подъезда и смотрела, как ветер играет с опавшими листьями. В сумочке лежала пачка сигарет, купленная по дороге. Сколько лет она не курила? Семь? Восемь? Бросила, когда Андрей сказал, что не выносит запаха табака.
Пальцы нащупали зажигалку. Достала, покрутила в руках — старенькая, с облупившейся красной краской. Сигарету так и не вытащила. Сидела, машинально щелкая колесиком зажигалки. Вспыхивал огонек — и тут же гас от легкого ветерка.
— Ольга, это ты? А я смотрю — вроде ты, а вроде нет, — раздался рядом знакомый голос.
Галина Петровна, соседка с пятого этажа, поставила рядом авоську и присела на скамейку. Старушка жила в их доме, кажется, вечно. Знала все новости раньше, чем они случались.
— Здравствуйте, Галина Петровна, — Ольга попыталась улыбнуться, но получилось плохо.
— Что ж ты такая сникшая? Случилось чего? — старушка внимательно посмотрела на нее поверх очков.
— Да так… жизнь, — неопределенно ответила Ольга.
— Ааа, — протянула соседка понимающе, — слыхала я, слыхала. Валентина-то Андреевна радуется, что дочка с внуком переедет. Все прибирается, комнату готовит.
Ольга замерла. Значит, решение приняли давно. Планировали, обсуждали — все, кроме нее.
— Давно она… готовится? — голос предательски дрогнул.
— Да уж недели две как обои в малой комнате переклеили, — Галина Петровна увлеченно копалась в авоське. — Мишеньке, говорит, надо пространство для уроков. А тебя, значит, того…
Она неопределенно махнула рукой в воздухе, словно смахивая пылинку.
— Значит, того, — эхом повторила Ольга.
Словно паззл сложился в голове. Вот почему свекровь в последнее время была почти приветлива. Вот почему Андрей задерживался на работе всё чаще. Вот почему Марина вдруг стала звонить матери каждый день.
— Твое-то здоровье как? — участливо спросила старушка, не замечая состояния Ольги. — Валентина Андреевна говорила, мол, потому и детей нет, что ты болеешь часто.
Ольга резко встала.
— Извините, Галина Петровна, мне пора.
Зажигалку она крепко сжала в кулаке. Впервые за долгое время ей было абсолютно ясно, что происходит в ее жизни. И что со всем этим делать дальше.
Осколки прошлого
В квартире было тихо. Даже вечно работающий телевизор в комнате свекрови молчал — Валентина Андреевна ушла к подруге «на чашечку чая». Наверное, рассказывать, как ловко избавляется от нежеланной невестки.
Ольга медленно обвела взглядом спальню. Их с Андреем комната. Хотя нет, уже не их — Мишина. Сколько раз она переставляла здесь мебель, пытаясь создать уют? Меняла шторы, покрывала… А оказалось, все это время она просто готовила гнездо для кого-то другого.
Из шкафа она достала старый чемодан, тот самый, с которым приехала сюда десять лет назад. Открыла пустые ящики комода. Сложить особо было нечего — несколько платьев, белье, домашняя одежда. Книги. Фотоальбом.
Старая фарфоровая чашка с синим ободком стояла на полке — подарок мамы на новоселье. «На счастье», — сказала тогда мама. Ольга потянулась за ней, но рука дрогнула. Чашка соскользнула с полки и разбилась о пол с пронзительным звоном.
Ольга замерла, глядя на осколки. Белые фарфоровые кусочки с синими краями разлетелись по полу, как ее несбывшиеся надежды. Она опустилась на колени, машинально пытаясь собрать их.
Острый край впился в палец. Выступила капля крови. Красное на белом. Почему-то эта маленькая боль вдруг отрезвила. Ольга разжала ладонь, позволяя осколкам упасть обратно на пол.
— Хватит склеивать то, что не моё, — произнесла она вслух и сама удивилась твердости своего голоса.
Она поднялась, вытерла руку о салфетку. Посмотрела на брошенную на кровать одежду, на раскрытый чемодан. И вдруг рассмеялась — коротко и горько. Десять лет жизни уместились в один старый чемодан. Десять лет попыток стать своей в семье, где ее никогда не ждали.
Ольга решительно подошла к шкафу и распахнула его настежь. Сняла с вешалок все свои вещи, сложила в чемодан, не заботясь о складках. На столе нашла ручку, вырвала лист из блокнота. Несколько секунд смотрела на пустой лист, а потом написала всего одно слово: «Прощайте».
Записку оставила на комоде, придавив ключами от квартиры. Осколки чашки так и остались лежать на полу — пусть Валентина Андреевна сама решает, что с ними делать.
Входная дверь закрылась за ней с тихим щелчком. Вниз по лестнице Ольга шла легко, словно сбросила с плеч тяжелый груз.
Возвращение к себе
Дверь в мамину квартиру открылась со знакомым скрипом. Ольга переступила порог и замерла, вдыхая застоявшийся воздух пустого жилья. Полгода никто не жил здесь – с тех пор как мама перебралась к сестре в областной центр. «Квартиру не продавай», – наказала она тогда. «Мало ли как жизнь повернётся».
Жизнь повернулась именно так. Мама как чувствовала.
Ольга опустила чемодан на пол прихожей. Пыль тонким слоем покрывала мебель, на подоконниках серели высохшие комочки земли – всё, что осталось от маминых любимых фиалок. Сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивался солнечный свет, высвечивая танцующие в воздухе пылинки.
В гостиной на комоде стояла фотография – мама в саду, с корзиной яблок. Улыбается. Ольга сняла платок, провела пальцами по рамке, смахивая пыль.
– Вот и вернулась я, мам, – сказала она вслух. Собственный голос показался слишком громким в пустой квартире.
Кухня встретила её застарелым запахом нежилого помещения. На столе – чашка с засохшей чаинкой на дне. Ольга вздохнула, открыла кран. Вода бежала сначала ржавая, потом постепенно светлела. Она нашла в шкафчике старое полотенце, намочила его.
Движения были механическими, привычными – протереть стол, подоконник, убрать пыль с полок. Со стороны могло показаться, что она просто убирается. Но с каждым взмахом тряпки, с каждым вытертым пятнышком, Ольга словно стирала прошлое. Десять лет унижений, десять лет попыток заслужить любовь людей, которым она была не нужна.
В спальне сохранился мамин запах – еле уловимый аромат ландыша, её любимых духов. Ольга расстелила свежее бельё, заправила кровать. Достала из чемодана фотографию с их свадьбы – единственное, что взяла из своей семейной жизни. Посмотрела на улыбающихся себя и Андрея.
– Счастливые, – усмехнулась она. – Какими же мы были глупыми.
Фотографию она положила в ящик стола. Не выбросила – спрятала. Как часть жизни, которую нужно принять и отпустить.
К вечеру она закончила с основной уборкой. Помылась под едва тёплой водой – бойлер ещё не успел нагреться. Закуталась в мамин старый халат, большой и уютный. Села на подоконник, глядя на засыпающий двор.
Впервые за много лет она была дома. По-настоящему дома.
Непрошеное возвращение
Прошел месяц. Ольга уже не вздрагивала по утрам, не прислушивалась к чужим шагам и не готовила завтрак на троих. Мамина квартира ожила – на подоконниках снова появились фиалки, шторы были заменены на светлые, воздушные, а по вечерам из распахнутых окон доносилась музыка – неторопливая, спокойная, как сама хозяйка.
Звонок в дверь раздался, когда Ольга заканчивала готовить ужин. Она вытерла руки о фартук, прошла в прихожую. На пороге стоял Андрей – осунувшийся, с кругами под глазами и неловкой улыбкой на губах.
– Привет, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу. – Можно войти?
Ольга молча отступила, пропуская его в квартиру. Он прошел, оглядываясь, словно впервые здесь оказался. Хотя почему словно – он действительно был здесь всего пару раз, когда они только начинали встречаться.
– Уютно стало, – он кивнул, указывая на новые занавески. – Ты всегда умела создать атмосферу.
Ольга прислонилась к стене, скрестив руки на груди.
– Зачем пришел, Андрей?
Он достал из пакета коробку с фруктами, поставил на тумбочку.
– Вот, привез… Персики, виноград. Помнишь, ты любила?
– Спасибо, – она кивнула, но к коробке не притронулась. – И все же?
Андрей вздохнул, провел рукой по волосам – жест, который раньше казался ей таким родным. Сейчас он выглядел просто усталым человеком, который не знает, с чего начать разговор.
– Я скучаю, Оль, – наконец выдавил он. – Дома… все не так. Мама с Маринкой постоянно ругаются, Мишка носится как угорелый. Никакого покоя.
Ольга невольно улыбнулась. Конечно. Никто не готовит молча завтрак, не гладит рубашки и не терпит закидывание ног на журнальный столик.
– И что ты предлагаешь? – спросила она спокойно.
– Может… ну… обдумаем все заново? – Андрей сделал шаг к ней. – Ты вернешься, мы поговорим с мамой. Маринка может снимать квартиру, много их, что ли…
Ольга покачала головой. Странно, но она не чувствовала ни боли, ни обиды – только спокойную уверенность.
– Я всю жизнь жила в чьем-то доме, Андрей, – сказала она тихо. – Всю жизнь подстраивалась, угождала, становилась удобной. Теперь я – дома.
Она подошла к двери, открыла ее.
– Персики можешь забрать. Мишка любит, помнится.
Андрей смотрел на нее так, будто видел впервые. Может, так оно и было.
– Оль, ты… изменилась, – пробормотал он.
– Нет, – улыбнулась она. – Я просто вернулась к себе.
Когда дверь закрылась за ним, Ольга вернулась на кухню. Достала из шкафа новую чашку – ярко-красную, с золотым ободком. Налила чай. Села у окна, глядя, как Андрей медленно идет по дорожке, ссутулившись и сунув руки в карманы.
В этот момент она поняла, что действительно свободна. Не от мужа – от страха быть ненужной.
