— Телефоны на стол. Все.
Голос Ксении, золовки, резал воздух в столовой, как скальпель. Она обводила нас взглядом хищной птицы, остановившись на мне чуть дольше. В этом взгляде читалось превосходство хозяйки положения.
— Это не просьба.
Дмитрий, мой муж и ее брат, устало потер переносицу. Он ненавидел эти семейные сборища, ставшие в последнее время полем боя.
— Ксюш, может, не надо? Мы же просто поужинать собрались.
— «Просто поужинать» у нас не получается уже год! — отрезала она. — Мы грыземся в чатах, ставим друг другу злые смайлики и молчим в лицо. Так что да, надо. Это наш шанс поговорить по-настоящему, без гугла и новостей.
Она с довольной улыбкой поставила на центр стола старинную серебряную вазу для фруктов. Теперь это была урна для наших цифровых жизней, блестящая и холодная, как склеп.
Первым сдался глава семьи, Глеб Аркадьевич. Мужчина властный и привыкший повелевать, он, тем не менее, всегда потакал капризам дочери. Тяжело вздохнув, он положил свой массивный смартфон в вазу. Звякнуло.
Следом за ним — его молодая жена Лариса, скривив накрашенные губы. Она была на шестом месяце беременности, и ее раздражение было почти осязаемым.
Потом двоюродный брат Иннокентий, вечно понурый и в долгах. Сестра Глеба, Элеонора Аркадьевна, поджала губы, но подчинилась.
Мой Дима посмотрел на меня виновато и тоже расстался с телефоном.
Я осталась последней.
— Варвара, мы ждем, — пропела Ксения, наслаждаясь своей маленькой победой.
Я медленно вытащила телефон. Чувствовала себя так, будто меня разоружают перед казнью. Именно ее идея собрать всех, чтобы «наладить отношения», казалась мне фальшивой с самого начала. Это была демонстрация власти.
Через час неловких разговоров и натянутых улыбок свет моргнул и погас.
Резкая, абсолютная темнота.
Кто-то испуганно вскрикнул. Это была Лариса.
— Спокойно! — раздался властный голос Глеба Аркадьевича, но в нем слышались нотки напряжения. — Наверное, пробки выбило. Дмитрий, ты знаешь, где щиток?
— Да, отец, сейчас посмотрю, — ответил муж. Я слышала, как заскрипел его стул.
Раздался какой-то глухой стук, потом еще один, будто что-то тяжелое упало на ковер. Затем — короткий, сдавленный вздох.
— Что это было? — нервно спросила Элеонора Аркадьевна.
Никто не ответил. Пространство наполнилось тяжелым, испуганным дыханием нескольких человек.
Прошла, казалось, вечность, прежде чем чирканье зажигалки вырвало из мрака лицо Иннокентия. Пламя заплясало, отбрасывая дрожащие тени на стены.
В этот же момент вспыхнул свет. Яркий, безжалостный.
Лариса лежала на полу у своего стула, неестественно вывернув шею. Из ее груди торчала рукоять ножа для стейка.
А в своем кресле во главе стола сидел Глеб Аркадьевич. Его голова безвольно склонилась набок, а глаза были открыты и пусты. На скатерти перед ним растекалось темное пятно от опрокинутого бокала с вином.
Двое. Сразу двое.
Ксения закричала. Но я смотрела только на вазу в центре стола. Золовка заставила всех сдать телефоны, чтобы мы помирились.
А теперь мы заперты здесь. Без связи. С убийцей.
Первым нарушил оцепенение Иннокентий. Он уронил зажигалку и отшатнулся от стола, опрокинув стул.
— Это не я! Я ничего не делал!
Ксения, наоборот, шагнула вперед. Ее лицо было белым как полотно, но глаза горели странным, лихорадочным огнем.
— Никому не двигаться! — выкрикнула она. — Это место преступления.
Дмитрий бросился ко мне, обхватил за плечи.
— Варя, ты в порядке? Ты что-нибудь видела?
Я отрицательно качнула головой, не в силах оторвать взгляд от тел. Воздух загустел, стал вязким от страха.
— Нужно вызвать полицию, — сказала Элеонора Аркадьевна дрожащим голосом, указывая на вазу. — Отдай телефоны, Ксения. Немедленно!
— Нет.
Это короткое слово прозвучало как выстрел. Все уставились на мою золовку.
— Ты с ума сошла? — взвизгнула Элеонора. — У нас тут два трупа!
— Именно! — Ксения обвела всех тяжелым взглядом. — Убийца среди нас. И он или она не должны получить шанс позвонить сообщнику, адвокату или уничтожить улики в телефоне. Все останется как есть, пока мы не разберемся.
Она говорила так, будто решает, какой сервиз поставить на стол, а не расследует двойное убийство.
— Разобраться? Ты возомнила себя детективом? — я не выдержала. — Ты заперла нас здесь, отобрала связь, а теперь хочешь играть в суд?
— Я хочу справедливости, Варвара. Для своего отца, — процедила она. — Или тебе есть что скрывать?
Ее подозрение ударило, как пощечина. Я годами наблюдала за этой семьей, за их интригами и скрытой ненавистью, всегда оставаясь в тени. Но сейчас тень исчезла.
Дмитрий вмешался:
— Ксюша, прекрати. Варя права. Это дело полиции.
— Ах, да? А где был ты, когда погас свет, братец? — не унималась она. — Ты же вскочил со стула. Ходил в темноте.
— Я к щитку пошел! По просьбе отца! — Дмитрий задохнулся от возмущения.
— Дошел? — ядовито поинтересовался Иннокентий, поднимая свой стул. — Или просто сделал вид?
Началась уродливая перепалка. Обвинения летели из стороны в сторону. Каждый припоминал старые обиды, долги, ссоры.
Иннокентий был должен Глебу Аркадьевичу крупную сумму. Элеонора ненавидела Ларису, считая ее вульгарной выскочкой.
Дмитрий недавно спорил с отцом из-за управления компанией. Сама Ксения всегда ревновала отца к его новой жене. У каждого был мотив.
Я отошла к окну, пытаясь привести мысли в порядок. Дом был окружен высоким забором, ворота — с электронным замком. Мы в ловушке. Пока они кричали, я смотрела на стол. На сервировку. На тела.
И кое-что заметила.
Под столом, у ножки кресла Глеба Аркадьевича, лежал маленький белый предмет. Незаметный на пестром ковре. Я, стараясь не привлекать внимания, медленно обошла стол и, якобы поправляя туфлю, наклонилась.
Это была жемчужная сережка. Одна. Точно такая же, какие были на Ларисе. Но сережка лежала не у тела Ларисы. Она была у кресла ее мужа.
Значит, в темноте Лариса была не у своего стула. Она была рядом с мужем. Зачем?
Я выпрямилась, незаметно сжимая в ладони холодную жемчужину. Перепалка достигла апогея. Элеонора Аркадьевна обвиняла Иннокентия в том, что он отравил брата ради прощения долгов. Тот, в свою очередь, кричал, что она сама могла это сделать, чтобы завладеть всем наследством.
— Хватит!
Мой голос прозвучал неожиданно громко. Все замолчали и посмотрели на меня. Даже Ксения, упивавшаяся своей властью, удивленно вскинула брови.
— Давайте мыслить логически, раз уж у нас тут следственный эксперимент, — я обвела их холодным взглядом. — Посмотрите на свои тарелки. У всех на месте нож для стейка?
Они недоуменно уставились на свою сервировку. Дмитрий, Элеонора, Иннокентий, Ксения, я. У всех ножи были на месте.
— Нож, которым убили Ларису, — один из этого набора, — продолжила я. — Чей он?
Наступила пауза. Затем Дмитрий медленно подошел к месту отца.
— У него… здесь нет ножа.
— Верно, — кивнула я. — Ларису убили ножом ее мужа. Но это еще не все. — Я раскрыла ладонь и показала им сережку. — А это я нашла под креслом Глеба Аркадьевича. Сережка Ларисы.
— Ну и что? — фыркнула Ксения. — Может, она подбежала к нему, искала защиты?
— Нет. Она вскрикнула до того, как мы услышали звук падения. А Глеб Аркадьевич говорил после ее крика. Он был жив, когда на нее напали. Он сидел в метре от нее и не помог. Почему?
Вопросы повисли в воздухе. Логика была неумолима и пугала их больше, чем беспорядочные обвинения.
— Может, он был уже отравлен и не мог пошевелиться! — предположила Элеонора.
— Именно, — согласилась я. — Яд уже действовал. И Лариса это поняла. Поэтому в полной темноте она пошла не к выходу, а к нему. Не звать на помощь, а чтобы забрать бокал. Спасти улику.
Я посмотрела на растекшееся по скатерти вино.
— Но убийца ей помешал.
Ксения поняла, что теряет контроль над ситуацией. Ее лицо исказилось.
— Какая разница! Главное, что убийца — кто-то из нас! И я думаю, это тот, кто больше всех хотел получить компанию отца!
Ее взгляд впился в моего мужа. Она указала на него пальцем.
— Это ты, Дима! Ты поругался с ним на прошлой неделе! Ты встал из-за стола в темноте! Ты убил отца, а Лариса тебя увидела, и ты заставил ее замолчать навсегда!
Это было слишком. Это была та самая черта, за которую нельзя переходить. Ложь, наглая и чудовищная, нацеленная на моего мужа, на мою семью.
Во мне что-то оборвалось. Весь страх, вся скованность исчезли.
— Нет, Ксения, — мой голос был спокоен, но тверд. — Дима пошел к щитку. А вот где была ты за пять минут до ужина? Ты сказала, что пошла проверить десерт на кухню.
Я сделала шаг к ней.
— Дверь в подвал, где находится главный рубильник, как раз рядом с кухней. Пробки в таком доме просто так не выбивает. Их выключают. Руками. Ты создала темноту. Ты хотела этого хаоса.
Я подошла вплотную к столу, к серебряной вазе.
— Мне надоело в этом участвовать. Отдай телефоны. Твоя игра окончена.
Ксения расхохоталась. Громко, истерично.
— Моя игра? Милая моя, ты пересмотрела сериалов. Какие-то сережки, ножи… У тебя нет ничего. Просто фантазии.
— У меня есть факты, — парировала я, не повышая голоса. — Ты отравила отца. Ты подсыпала яд в его бокал, когда ходила на кухню. Но что-то пошло не по плану, верно? Лариса что-то заподозрила. Я сама видела, как она напряженно смотрела в твою сторону, когда ты вернулась.
Лицо Ксении стало каменным.
— В темноте ты вернулась в столовую, ожидая увидеть мертвого отца. А вместо этого наткнулась на Ларису рядом с ним. Свидетельницу. Тебе пришлось импровизировать. Ты схватила нож со стола отца и ударила ее. Это был не план, а паника.
— Бред! — выплюнула Ксения. — Вы все это слышите? Она просто пытается выгородить мужа!
Но ее уверенность дала трещину. Элеонора и Иннокентий смотрели на нее уже не с сомнением, а с ужасом.
— Докажи! — потребовала она.
— Легко. — Я сделала то, чего никто не ожидал. Протянула руку и взяла со стола нетронутый бокал Ксении. — Когда приедет полиция, экспертиза найдет яд в остатках вина на скатерти. Но есть кое-что поинтереснее.
Я медленно повернула ее бокал в руках.
— Ты ведь левша, Ксения. Я помню это, потому что ты всегда жаловалась, как неудобно сидеть рядом с тобой за столом.
Ты все делаешь левой рукой. И когда ты вернулась с кухни, ты поправила сервировку возле отца. Я видела, как ты своей левой рукой подвинула его бокал.
Просто машинальное движение. Но на нем остался твой свежий отпечаток. А ты ведь даже не пила сегодня вино. Твой бокал полон.
Все замерли. Дмитрий посмотрел на сестру, и я увидела в его глазах страшную догадку.
— Отец собирался переписать завещание, — прошептала я, складывая последний фрагмент головоломки.
— Все в пользу будущего ребенка Ларисы. Она рассказала мне об этом на прошлой неделе. Ты узнала об этом и решила действовать. Ты хотела не просто помирить нас. Ты хотела забрать все.
Ксения молчала. Ее взгляд был пуст. Вся ее маска самообладания рассыпалась в прах.
— Я… я просто хотела вернуть то, что мое по праву… — пролепетала она. — Он бы все отдал этой… ее выродку!
Это было признание.
Дмитрий медленно подошел к вазе, вытряхнул из нее телефоны на скатерть и взял свой. Его пальцы дрожали, когда он набирал номер.
Ксения не сопротивлялась. Она просто смотрела на тело отца, и в ее глазах не было ни раскаяния, ни печали.
Только холодная, опустошающая ярость проигравшего.
Когда приехала полиция, я стояла у окна. Я больше не была тихой, незаметной Варварой.
В ту ночь, в темной столовой, я нашла свой голос. И он оказался громче, чем крик убийцы.
Эпилог
Прошло полгода. Большой дом Глеба Аркадьевича стоял пустой и темный, выставленный на продажу. Никто из нас не мог больше в нем находиться. Он стал памятником жадности и разрушенной семье.
Суд над Ксенией был коротким и закрытым, насколько это было возможно для такой громкой истории.
Ее приговорили к двадцати годам. На заседаниях она вела себя спокойно, почти отстраненно, и ни разу не посмотрела в нашу с Дмитрием сторону. Словно мы были пустым местом, досадной помехой в ее рухнувшем плане.
Компания перешла под управление Дмитрия. Первые месяцы были адом.
Он разрывался между скорбью по отцу, которого, несмотря на все ссоры, любил, чувством вины за сестру и необходимостью спасать бизнес, который едва не утонул в скандале.
Мы почти не разговаривали, но я была рядом. Просто была. Собирала его по частям, как разбитую вазу.
Элеонора Аркадьевна уехала в Европу, оборвав все контакты. Она не смогла простить Ксении убийство брата, но и принять тот факт, что ее племянница — монстр, тоже была не в силах. Она выбрала бегство от правды.
Иннокентий, как ни странно, расцвел. Дмитрий простил ему долги отца, и тот, избавившись от вечного ярма, открыл маленькую столярную мастерскую.
Он единственный, кто иногда звонил, чтобы просто спросить, как дела. В его голосе больше не было заискивания.
Мы с Димой продали нашу старую квартиру и купили небольшой дом за городом. Он был совсем не похож на особняк его отца. Светлый, с большими окнами и садом, где я посадила цветы.
Однажды вечером мы сидели на веранде.
— Ты когда-нибудь думаешь о ней? — тихо спросил он, глядя на закат.
Я знала, о ком он.
— Иногда. Я пытаюсь понять, как человек доходит до такого. И не могу.
— Она всегда считала, что мир ей должен, — горько усмехнулся он. — Отец баловал ее, она не знала отказов. А потом появилась Лариса, и Ксюша поняла, что она больше не центр его вселенной. Этого она не вынесла.
Он помолчал, потом повернулся ко мне.
— Варя, в ту ночь… я испугался не темноты. Я испугался за тебя. А потом увидел, какой ты стала. Сильной.
— Я всегда была такой, — ответила я, кладя свою руку на его. — Просто молчала. Думала, так проще. Оказалось, молчание убивает. Иногда прямо, иногда медленно.
Мы больше не пытались «помириться» с прошлым или склеить разбитую семью. Это было невозможно. Мы строили новую жизнь. Без фальшивых ужинов, без серебряных ваз для телефонов.
Иногда мне снится та столовая. Темнота, крик, блеск ножа. Но я больше не просыпаюсь в холодном поту.
Я просто открываю глаза, смотрю на спящего мужа, на лунный свет в окне и понимаю: та игра действительно окончена. И мы в ней победили. Не потому что выжили, а потому что смогли пойти дальше.
