— Знаешь, я поймала себя на мысли, что забыла, как выглядят его глаза, когда он действительно смотрит на меня, — я болтала ложечкой в остывшем кофе, избегая взгляда Веры. — Будто это было с какой-то другой женщиной.
Вера молча сжала мою руку. Её пальцы были теплыми, а в глазах плескалось то, от чего внутри что-то скручивалось — эта жалость и понимание.
Я нарочно тянула время. Кафе постепенно заполнялось парами — они приходили, смеялись, соприкасались руками над столиками, будто между ними пробегал ток.
Я наблюдала за ними и не могла уловить, в какой момент мы с Игорем разучились так смотреть друг на друга.
В какой день я перестала радоваться от звука его ключа в замке.
Когда я всё-таки добралась до дома, город уже окутали сизые сумерки. Ключ провернулся в замке с тяжелым щелчком, предвещающим ещё один вечер тишины.
В квартире пахло чем-то съестным — видимо, Артём разогрел себе и Лизе остатки вчерашней лазаньи. В прихожей стояли ботинки Игоря, небрежно брошенные у порога. Значит, уже дома.
Я сняла плащ, распахнула дверь в гостиную. Игорь сидел в кресле, уткнувшись в телефон. Экран отбрасывал голубоватый свет на его лицо, подчёркивая морщины, которых не было, когда мы познакомились. Пятнадцать лет назад в этом самом лице я видела своё будущее.
— Привет, — сказала я, зная, что не получу ответа.
Он коротко кивнул, не отрываясь от экрана. Раньше бы я начала суетиться, расспрашивать о его дне, рассказывать о своём. Теперь я просто прошла на кухню.
Артём сидел за столом, помогая Лизе с домашним заданием. Мой сын вырос незаметно. Плечи большие, голос стал ниже. Только взгляд остался прежним — внимательным, слишком взрослым для подростка. Он давно всё понимал.
— Мам, я картошку пожарил, — сказал он, и в его голосе мелькнула надежда на одобрение.
— Спасибо, милый, — я потрепала его по волосам, и он не отстранился, как это бывало, когда Игорь был рядом.
Лиза подняла голову от тетради. В её глазах светилось что-то тревожное.
— Папа обещал помочь мне с поделкой на конкурс вчера, — прошептала она. — Но сегодня сказал, что занят.
Я вздохнула. Конкурс был через два дня, а Лиза так ждала, что отец проявит интерес.
— Я помогу, солнышко, — ответила я, и дочь кивнула.
Вечер тянулся, как всегда. Я помогала Лизе с поделкой, Артём сидел за компьютером.
Игорь изредка проходил мимо, не замечая нас, словно мы были призраками в собственном доме. Когда-то этот человек приносил мне цветы без повода, смеялся так, что соседи стучали по батареям, и катал Артёма на плечах до полного изнеможения.
Часы показывали одиннадцать, когда я уложила Лизу и зашла в спальню. Игорь уже лежал в постели, всё ещё глядя в телефон.
— У Артёма завтра соревнования, — сказала я, снимая серьги. — Он очень хотел бы, чтобы ты пришёл.
Игорь даже не поднял глаз.
— У меня важная встреча.
— Это школьный чемпионат по плаванию. Финал. Артём три года к нему шёл.
— И что? — он наконец оторвался от экрана. — Он же не станет олимпийским чемпионом. Зачем тратить время?
Его слова упали между нами, как камень в воду. Равнодушие — вот что убивало нас день за днём.
— Лизе нужна помощь с конкурсной работой, — произнесла я тихо.
— Она справится, — отрезал он. — Или ты помоги. На то ты и мать.
Я молча лежала в темноте, прислушиваясь к его дыханию. Оно было чужим, как и всё в этом доме. Потолок нависал тяжёлой плитой, а стены, казалось, сжимались вокруг меня.
Я вдруг подумала о родительском доме в деревне — старом, неухоженном, но со скрипучими половицами, которые помнили мои детские шаги. Там всегда пахло яблоками и свежим хлебом. А здесь пахло пустотой.
На следующее утро Игорь ушёл, не попрощавшись. Артём сидел на кухне в спортивной форме, нервно постукивая пальцами по столу.
— Он не придёт, да? — спросил сын, не глядя на меня.
— У него встреча, — ответила я, ненавидя себя за эти слова.
Артём кивнул, его плечи опустились.
— Я понимаю, — сказал он, и в его голосе было столько горечи, что внутри меня что-то надломилось.
Вечер субботы выдался тёплым. Лиза рисовала на балконе, Артём читал, а я пыталась навести порядок в шкафу, когда Игорь неожиданно объявил:
— Собирайтесь. Едем в парк.
Дети оживились, не веря своему счастью. Я удивлённо посмотрела на мужа.
— Что вдруг?
— Просто решил, — он пожал плечами. — Можем и не ехать, если вы заняты.
— Нет-нет, мы едем! — воскликнула Лиза, роняя карандаши. — Я готова!
В парке Игорь купил мороженое, и Лиза в восторге кружилась вокруг него. Артём держался в стороне, недоверчиво наблюдая за этим внезапным проявлением внимания. Я тоже не могла расслабиться, ожидая подвоха.
Он пришёл час спустя, когда Игорю позвонили. После разговора он посмотрел на часы и решительно встал.
— Мне нужно уехать. Срочное дело.
— Но мы только пришли, — прошептала Лиза, её глаза наполнились слезами.
— В следующий раз, — бросил он и, не оглядываясь, зашагал к выходу.
Артём молча взял сестру за руку.
— Пойдём покатаемся на лодке, — предложил он, и я была благодарна сыну за его поступок.
Домой мы вернулись поздно. Игоря не было. Лиза уснула, едва коснувшись подушки, а я сидела на кухне, глядя в окно.
В отражении стекла я увидела женщину с усталыми глазами и поняла, что не узнаю её. Куда делась та Анна, которая мечтала о большой любви и счастливой семье?
Сзади скрипнул стул. Артём сел напротив.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива, — тихо сказал сын.
Я обняла его, и мой сильный мальчик вдруг заплакал, уткнувшись мне в плечо, как в детстве.
— Почему мы ему не нужны, мам?
Я не знала, что ответить. Этот вопрос мучил меня годами.
Дни сливались в серую массу. Лиза каждый вечер ждала отца, рисовала для него картины, которые он не замечал, рассказывала о школе, когда он молча проходил мимо.
Я ловила её взгляд, устремлённый на дверь, когда приближалось время его прихода, и видела, как гаснет огонёк в её глазах, когда он проходил в спальню, не сказав ни слова.
Артём уже не ждал. Он научился жить параллельно с Игорем, существуя в одной квартире, но в разных мирах. Я замечала, как сын замирал, услышав шаги отца, словно надеясь стать невидимым. В пятнадцать лет он уже понимал то, что я так долго отказывалась признавать.
Вечер четверга оказался обычным. Я готовила ужин, нарезая овощи для салата. Лиза сидела за столом, старательно выводя буквы в тетради. Артём помогал мне, молча выкладывая нарезанные помидоры в салатник.
Хлопнула входная дверь. Лиза подняла голову, её глаза загорелись.
— Папа пришёл, — прошептала она, и в этом шёпоте было столько надежды, что у меня сжалось сердце.
Игорь вошёл на кухню, не глядя на нас. Достал из холодильника бутылку воды, отпил прямо из горлышка.
— Минут через пять можно садиться, — я бросила взгляд в его сторону, выискивая хоть тень интереса. — Целый день не ел, наверное?
Игорь дёрнул плечом — жест, который давно заменил ему слова — и опустился на стул. Экран телефона осветил его лицо голубоватым светом, превращая в незнакомца.
Артём напрягся, его движения стали резкими. Лиза придвинула к отцу свою тетрадь.
— Папа, смотри, я получила пять по русскому, — её голос дрожал от волнения.
Игорь бросил короткий взгляд на тетрадь.
— Хорошо, — произнёс он без всякого интереса и снова уткнулся в экран.
Я расставила тарелки. Салат, запечённая курица, картофель. Когда-то это было его любимое блюдо.
— Ешьте, пока горячее, — сказала я, наливая всем компот.
Мы ели в тишине. Только звук столовых приборов нарушал давящую атмосферу. Артём быстро проглотил свою порцию и попросил разрешения выйти из-за стола. Я кивнула, и он исчез в своей комнате, как тень.
Лиза ела медленно, изредка поглядывая на отца. Она всегда старалась ему понравиться. Новое платье, причёска, пятёрки в дневнике — всё это было для него. Для человека, который не замечал ничего, кроме собственных мыслей.
— На следующей неделе у меня конкурс танцев, — сказала она, накалывая кусочек курицы на вилку. — Я в центре буду.
Игорь хмыкнул, глядя в телефон.
— Папа, — Лиза тронула его за рукав. — Ты придёшь?
Он поднял голову, в его взгляде промелькнуло раздражение.
— Посмотрим, — ответил он. — У меня много работы.
— Это важно для меня, — настаивала Лиза. Её голос становился тише с каждым словом. — Я долго готовилась.
— Я сказал, посмотрим, — отрезал он.
Лиза прикусила губу. Её рука дрогнула, вилка соскользнула и упала на пол с негромким стуком.
— Ты можешь хоть раз быть аккуратнее? — взорвался Игорь, словно ждал повода. — Сколько можно неуклюже себя вести?!
Лиза вздрогнула, на её глазах выступили слёзы.
— Она просто ребёнок, — вступилась я, чувствуя, как внутри закипает давно сдерживаемый гнев. — Это просто вилка.
Игорь резко встал, его стул с грохотом отъехал назад. Его взгляд полоснул меня — холодный, острый, как осколок стекла. Я даже отшатнулась, словно от пощечины.
— Знаешь, что, Анна, — он процедил каждое слово с ледяной четкостью. — Ты. И эти дети. Моя самая. Большая. Ошибка в жизни.
Время остановилось. Кухня наполнилась звенящей тишиной. Лиза сидела, не двигаясь, её лицо побелело. В дверном проёме застыл Артём — он, должно быть, услышал шум и вернулся.
В этот момент что-то лопнуло внутри меня. Словно натянутая до предела струна. Все оправдания, которые я придумывала годами, рассыпались в прах. Все надежды на то, что он изменится, что это временно, что работа измотала его — всё это стало неважным.
Я медленно встала. Мои движения были спокойными, почти механическими. Несколько секунд я смотрела в глаза этому чужому человеку, с которым прожила пятнадцать лет.
— Пора, — тихо сказала я, ни к кому не обращаясь.
Артём понял меня. Он взял Лизу за руку и повёл в их комнату. Я направилась в спальню и достала из-под кровати две большие сумки, которые купила месяц назад. Почему-то уже тогда я знала, что этот момент наступит.
Я методично складывала вещи. Самое необходимое. Документы уже давно лежали в отдельной папке. Детские фотоальбомы я забрала из гостиной. В комнате детей Артём помогал Лизе выбрать любимые игрушки.
— Мы уходим? — спросила она, прижимая к груди старого потрёпанного медведя.
— Да, солнышко. Нам пора.
— Насовсем?
Я заглянула в её глаза — в них не было страха, только странное облегчение.
— Насовсем, — подтвердила я, и она кивнула.
Сборы заняли не больше получаса. Самое важное уместилось в три сумки. Такси обещало подъехать через семь минут. Мы застыли в прихожей, как фигуры в музее восковых фигур — трое с сумками, готовые шагнуть в неизвестность.
Из гостиной доносился приглушенный голос телеведущего — Игорь переключал каналы, демонстративно игнорируя наши сборы.
Телефон завибрировал. «Ваш автомобиль прибыл».
— Спуститесь первыми, — шепнула я детям, сжав руку Артёма. — Мне нужна минута.
Сын кивнул с пониманием, которого не должно быть у пятнадцатилетнего. Подхватил сумку Лизы, увлекая сестру к выходу. Дверь мягко щелкнула за ними.
Я шагнула в дверной проем гостиной. Игорь поднял взгляд от экрана — в глазах промелькнуло что-то среднее между удивлением и насмешкой.
— Это что за представление? — он небрежно кивнул на мою куртку и сумку через плечо. Голос звучал лениво, будто происходящее было несущественным недоразумением.
Я разглядывала человека перед собой — эти знакомые черты, линию подбородка, которую когда-то любила целовать, руки, в которых когда-то искала защиты.
Пятнадцать лет нашей жизни сидели передо мной, превратившись в чужака.
— Мы едем туда, где перестанем быть твоей ошибкой, — слова вышли тихими, но твердыми, как камень.
Что-то дрогнуло в его лице. Непроницаемая маска дала трещину — на секунду в глазах мелькнула тревога. Он понял, что это не просто угроза.
— Брось эти драмы, — он попытался усмехнуться, но вышло фальшиво. В голосе скользнула тревожная нотка. — Куда ты денешься с детьми? У тебя даже нормального жилья нет.
— Это уже не твоя забота, — я повернулась к выходу.
— Ты вернёшься, — бросил он мне в спину. — Куда ты денешься?
Я не ответила. Закрыла за собой дверь и спустилась к детям. Они ждали меня у подъезда, держась за руки.
Артём выглядел старше своих лет, его плечи расправились, будто с них сняли тяжёлый груз. Лиза прижималась к брату, её глаза были сухими.
Мы сели в такси. Я назвала адрес автовокзала. До деревни, где стоял родительский дом, было четыре часа езды.
— Мам, — Артём взял меня за руку. — Ты в порядке?
Я посмотрела на сына, затем на дочь. Впервые за долгие годы я чувствовала себя целой.
— Да, — ответила я. — Теперь да.
***
Деревенский дом встретил нас запахом пыли и забвения. Почти год он стоял нежилым — с тех пор, как не стало мамы. Мы приезжали сюда только на выходные, чтобы проветрить комнаты и убрать паутину.
Игорь никогда не присоединялся к нам. «Деревенская развалюха», — говорил он презрительно.
Я открыла окна, впуская августовское тепло. Старые половицы скрипели под ногами, словно приветствуя нас.
Артём сразу взялся за дело — принёс воды из колодца, растопил печь. Лиза бегала от окна к окну, разглядывая сад, заросший шиповником и крыжовником.
— Здесь будет наш дом? — спросила она, и в её голосе не было разочарования, только любопытство.
— Да, милая, — ответила я, стирая пыль со старого буфета.
— Тут нет интернета, — заметил Артём.
— В сельской библиотеке есть, — я улыбнулась. — И школа рядом. Вас примут. Я узнавала. Интернет проведем, нет проблем. Пока с телефонов.
Мой сын посмотрел на меня с удивлением.
— Ты всё спланировала?
— Не совсем, — я покачала головой. — Просто знала, что этот день настанет.
Первая ночь была странной. Мы спали все вместе в большой комнате — так было теплее. Лиза долго не могла уснуть, всматриваясь в темноту.
— Здесь тихо, — прошептала она. — Не слышно, как папа ругается.
Я прижала её к себе, чувствуя, как к горлу подступает комок. Мы привыкли жить в тени чужого раздражения, что тишина казалась непривычной.
***
Утром я проснулась от запаха костра. Выглянула в окно и увидела Артёма во дворе — он сжигал старые ветки, готовясь расчистить участок. Солнце золотило его волосы, и впервые за долгое время я увидела, как он улыбается.
Дни потекли своим чередом. Дом постепенно оживал под нашими руками. Мы содрали старые обои, обнаружив под ними бревенчатые стены, пахнущие смолой.
Расчистили заброшенные грядки, где сквозь бурьян упрямо пробивались бабушкины пионы.
По вечерам я сидела над ноутбуком, сводя дебет с кредитом для небольшой строительной фирмы из райцентра — те же цифры в новых таблицах, но впервые я радовалась даже монотонному щелканью клавиш: каждый звук отдалял нас от прошлой жизни. Платили меньше, зато график был свободным.
Дети пошли в сельскую школу. Лиза быстро подружилась с девочками, а Артём поначалу держался отстранённо. Ему было труднее. Привыкший к городу, к своей спортивной секции, он чувствовал себя вырванным из привычной среды.
— Мы можем вернуться, если хочешь, — сказала я однажды вечером, видя его задумчивое лицо.
Он резко поднял голову.
— Нет, — ответил твёрдо. — Никогда.
Игорь позвонил спустя время. Его голос звучал непривычно мягко.
— Как вы там? — спросил он. — Дети в порядке?
— Да, — ответила я коротко.
— Может, вернётесь? — предложил он. — Квартира пустая без вас.
Я молчала, слушая его дыхание.
— Я не хотел обидеть вас, — продолжил он. — Ты же знаешь, что я не это имел в виду.
— А что же ты имел в виду? — спросила я спокойно.
— Ну… Я был раздражён. Все так говорят в запале.
— Нет, Игорь. Не все.
Я положила трубку и больше не отвечала на его звонки. Он приезжал однажды, стоял у калитки, но Артём не пустил его во двор. Мой сын вырос — не только телом, но и духом.
Зима выдалась снежной. Мы топили печь, собирались по вечерам в большой комнате, читали вслух книги. Лиза училась вязать — её научила соседка, старенькая Марья Петровна, которая стала нам почти бабушкой.
Артём увлёкся резьбой по дереву. Он сделал для дома новую полку, потом стул, а к весне смастерил скворечник.
Странным образом эта простая жизнь делала нас счастливее. Вечерами мы слушали старое радио, и Лиза танцевала под музыку, кружась по комнате. Её движения стали свободнее, смех — звонче.
Весной Артём объявил, что собирается поступать в техникум в городе.
— Там есть отделение компьютерных технологий, — сказал он, показывая буклет. — Я смогу приезжать на выходные.
Я обняла его, чувствуя гордость. Мой сын сам выбирал свой путь.
Прошёл год, потом ещё один. Наш дом преобразился. Мы покрасили стены, починили крышу, развели огород. Я научилась консервировать овощи и варить варенье.
Лиза ходила в танцевальный кружок в сельском клубе, Артём возвращался из техникума с новыми идеями. Он помог местной библиотеке наладить компьютеры и стал местной знаменитостью.
Иногда я ловила свое отражение в старом трюмо и не сразу узнавала женщину, глядящую на меня оттуда. Куда исчезла та, с вечно поджатыми губами и взглядом, убегающим в сторону?
Теперь из зеркала смотрела другая — с расправленными плечами и той особой уверенностью, что приходит не от гордости, а от примирения с собой.
В тот день я сражалась с сорняками, покушавшимися на молодую клубнику, когда скрип калитки заставил меня обернуться. Он стоял, прислонившись к забору — высокий, с ящиком инструментов и открытым, обветренным лицом.
— Приветствую хозяйку, — в его голосе слышалась улыбка. — Виктор Степанович, живу через два дома. Марья Петровна шепнула, что у вас крыльцо того… танцует при ходьбе.
В уголках его глаз собрались лучики морщин — от улыбок, не от горя. Руки крупные, с узловатыми пальцами, привыкшими к честной работе.
Пахло от него деревом — не той магазинной мебелью, а живым, только что обструганным бруском — и весенней оттаявшей землей.
— Анна, — я вдруг ощутила солнечное тепло под ключицами. — Действительно, ступеньки ходят ходуном, особенно после дождя.
— Столяр в третьем поколении, — он указал подбородком на свой инструмент. — Пара часов, и будет как влитое.
Он работал, напевая что-то негромко, без единого лишнего движения. К тому времени, как закат окрасил верхушки яблонь, крыльцо стояло крепко, словно вросшее в землю.
Я заварила чай с чабрецом, и он рассказал — без показной печали, но с той светлой грустью, которая бывает у людей, честно проживших свое горе — как овдовел три года назад от скоротечной болезни жены.
— А дети? — спросила я.
— Сын в городе, дочь замужем в соседнем селе, — ответил он. — Приезжают часто. Внуков привозят.
Мы говорили до темноты. О деревенской жизни, о детях, о работе. Впервые за много лет я чувствовала себя легко с мужчиной. Никакого напряжения, никакого страха сказать что-то не то.
Он стал заходить к нам. Помогал по хозяйству, учил Артёма работать с деревом, рассказывал Лизе смешные истории. Моя дочь быстро привязалась к нему. Артём поначалу держался настороженно, но со временем оттаял.
— Он хороший, — сказал сын однажды, глядя, как Виктор чинит забор. — Не похож на отца.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова.
Лето пролетело незаметно. Наши вылазки в лес обрели новый смысл с появлением Виктора. В прежней жизни это было бы немыслимо — четверо, корзинки через плечо, резиновые сапоги, испачканные лесным перегноем.
Он шел чуть впереди, иногда приседая у какого-то заметного лишь ему кустика: «Глядите-ка, белый притаился». Показывал разницу между ложными опятами и настоящими, безошибочно находил ежевичные заросли с самыми сладкими ягодами.
Однажды свернул с тропы и повел нас напрямик. Лиза уже начала ныть, что устала, когда вдруг за густым ельником открылась крошечная поляна с родником — вода била из-под замшелого камня, прозрачная, со звоном падая в природную чашу.
«Бабушка говорила — кто напьется, тот сердцем исцелится», — сказал он, зачерпывая ладонью. А потом молчал, пока мы пили, словно боялся спугнуть что-то важное. И я подумала — он из тех редких людей, чьи слова весомы именно потому, что они так бережно ими распоряжаются.
Спустя время Артём поступил в университет. Он приезжал раз в месяц, привозил книги и новости из большого мира. Лиза стала солисткой в школьном ансамбле. Она больше не ждала одобрения, танцевала для себя, и её танец был полон радости.
Виктор сделал предложение в день моего сорокового дня рождения. Без пышных слов, просто спросил:
— Ты выйдешь за меня?
Мы сидели на крыльце, которое он починил два года назад. Лиза играла с соседскими детьми в саду, их смех разносился в вечернем воздухе.
— Да, — ответила я, и это было самое простое решение в моей жизни.
Свадьбу сыграли скромно, в кругу близких людей. Артём приехал из города, привёз подарки и обнял Виктора по-мужски, крепко.
— Береги её, — сказал мой сын, и Виктор кивнул, понимая весь вес этих слов.
Вечером мы сидели на веранде нашего дома — теперь уже общего, с Виктором. Лиза устроилась между нами, положив голову мне на плечо.
Перед нами парили ароматы — терпкого смородинового вина в граненых стопках и черничного пирога, румяного до хруста по краям.
Я прищурилась, глядя, как солнце тает за верхушками сосен, окрашивая всё вокруг в медовые оттенки. Мысли текли неторопливо, как смола по стволу.
Жизнь — удивительный картежник: порой нужно проиграть всё дочиста, чтобы в следующей раздаче получить настоящее сокровище.
Десять слов, брошенных за кухонным столом, перекроили судьбу. Та фраза выжгла мосты, но подарила крылья.
— О чём задумалась? — спросил Виктор, касаясь моей руки.
— О том, что мы больше не ошибка, — ответила я, глядя на свою дочь, на мужа, на яблоневый сад, купающийся в лучах заката. — Мы дома.
