Старая обшарпанная квартира казалась вдруг такой родной. Я медленно обвела взглядом стены, запоминая каждую трещинку. Тридцать пять лет… Тридцать пять лет моей жизни остаются здесь.
Чемодан уже собран. Кошка Муся недовольно ворчит в переноске — она тоже не хочет уезжать. Я её понимаю.
Взяла в руки фотографию с комода. Серёжа улыбается с неё так, будто говорит: «Всё правильно делаешь, Вера». Два года прошло, как его не стало, а до сих пор кажется, что вот-вот хлопнет входная дверь и раздастся его: «Верунь, я дома!»
Провела пальцем по его улыбающемуся лицу. Может, и правда всё правильно? Дочка зовёт к себе уже давно. «Мам, зачем тебе одной? У нас места много, внуки тебя любят». И ведь правда любят. Петька так и липнет ко мне, когда прихожу в гости, а Машенька первые шаги сделала, держась за мою руку.
Звонок телефона вырвал из раздумий.
— Мам, такси уже подъехало? — голос Ани в трубке звучал взволнованно.
— Да, милая, выхожу.
— Мы тебя ждём! Всё готово.
Я поставила фотографию в сумку, между свитерами. Бросила последний взгляд на опустевшую квартиру и закрыла дверь.
Аня встретила меня на пороге своей просторной квартиры. Обняла крепко-крепко, как в детстве.
— Ты теперь с нами, мам.
Из глубины квартиры выскочил Петя, с разбегу обхватил мои ноги.
— Бабушка! А мы тебе комнату приготовили! С цветами! Идём, покажу!
Сердце защемило от нежности. Может, не зря я решилась? Всё будет хорошо. Мы будем вместе. Семья.
Константин, зять, кивнул из прихожей:
— Добро пожаловать, Вера Николаевна.
И только сейчас, переступая порог, я почувствовала лёгкий холодок беспокойства. Словно что-то подсказывало: «Ты отрезаешь путь назад».
Но я отмахнулась от этой мысли. Ведь теперь я дома. У дочери. У моей Анечки.
Хозяйка без права голоса
Прошёл месяц с моего переезда. За окном — дождливый октябрь, на кухне пахнет яблочной шарлоткой. Я вытираю руки о фартук и проверяю пирог через стекло духовки. Должен получиться как раз к возвращению Пети из музыкальной школы.
— Петя, давай посмотрим твою задачу, — говорю я, раскладывая учебники на кухонном столе.
Внук мотает головой, не отрываясь от планшета:
— Не хочу. Потом.
— Сначала уроки, потом игры. Как договаривались.
Из коридора появляется Константин. Окидывает взглядом кухню, задерживаясь на разложенных тетрадях.
— Петька, иди в свою комнату поиграй. Бабушка потом с тобой позанимается.
Мальчик тут же убегает, не глядя на меня. А я стою, сжимая в руках карандаш. Хочется возразить, но что-то меня останавливает. Всё чаще замечаю взгляды зятя — словно я что-то делаю не так в его доме.
— Вера Николаевна, — голос Константина звучит вроде вежливо, но с каким-то неуловимым оттенком, — мы с Аней сами решаем, когда Петя делает уроки.
Я киваю, чувствуя себя незваной гостьей. Ведь правда — их дом, их правила. Но разве не для того я здесь, чтобы помогать с внуками?
Вечером, когда моем посуду после ужина, решаюсь спросить у дочери:
— Анечка, а когда мы займёмся моей пропиской?
Аня, не поднимая глаз от телефона, пожимает плечами:
— Мам, ну ты же видишь, какая запарка на работе. Да и у папы твоего квартира есть, зачем тебе прописка другая?
— Так папа умер два года назад…
— Да-да, знаю, — она торопливо целует меня в щеку. — Но бюрократия, сама понимаешь. Разберёмся потом, хорошо? Ты же никуда не торопишься.
И снова этот холодок тревоги. Почему-то всё чаще чувствую себя лишней. Может, просто непривычно? Надо время, чтобы притереться друг к другу. Всё наладится. Должно наладиться.
Правда в темноте
Часы показывали половину первого ночи, когда я проснулась от жажды. Горло пересохло, и я решила пройти на кухню за водой. В большой квартире дочери ночью было непривычно тихо — ни скрипов, ни шорохов моего старого жилья.
Я осторожно открыла дверь, стараясь не разбудить внуков. В коридоре горел только слабый ночник, отбрасывая причудливые тени на стены. Из-под двери кухни пробивалась тонкая полоска света.
Приблизившись, я услышала приглушённые голоса. Аня и Константин еще не спали.
— Я не говорю выгнать, — тихо, но с нажимом произносил Константин. — Просто ты видишь, как она с Петькой? Указывает, что делать. В нашем собственном доме.
— Она просто хочет помочь, — голос дочери звучал устало.
— Мы справлялись без неё раньше, справимся и дальше. Я понимаю, она твоя мать, но эта квартира слишком мала для всех нас.
Я замерла, не дыша. Сердце колотилось где-то в горле.
— Что ты предлагаешь? — спросила Аня.
Последовала пауза, а затем слова, которые ударили, словно пощёчина:
— Если что — она не прописана. Съедет без проблем.
Тишина. Я молила, чтобы дочь возразила, защитила меня. Но услышала только тихое:
— Да, я знаю…
Чашка выскользнула из моих онемевших пальцев и с глухим стуком упала на ковровую дорожку. Я отшатнулась от двери, прижав ладонь ко рту.
Значит, вот зачем не торопились с пропиской. Вот что значили эти взгляды, эти замечания. Я для них — временное неудобство. Человек без права голоса.
Каким-то чудом я вернулась в свою комнату, не разрыдавшись в коридоре. Сидела на краю кровати, глядя в темноту застывшими глазами.
Моя собственная дочь. Моя Анечка. Как она могла?
Боль раскалённым обручем сжимала голову. Я смотрела на фотографии внуков на тумбочке, и слёзы наконец хлынули неудержимым потоком.
Ссора и уход
Утро выдалось солнечным, но мне казалось, что в комнате темно. Всю ночь я не сомкнула глаз, прокручивая в голове подслушанный разговор. Может, мне показалось? Может, я неправильно поняла?
За завтраком старалась вести себя как обычно. Пожарила оладьи, поставила чайник. Петя сидел, уткнувшись в планшет, хотя всегда мы договаривались — никаких гаджетов за столом.
— Петенька, убери, пожалуйста, планшет, — мой голос звучал мягко, но внутри всё дрожало. — Давай покушаем спокойно.
Мальчик даже не поднял головы. В этот момент на кухню вошёл Константин, на ходу застёгивая рубашку.
— Петька, через пятнадцать минут выходим, — бросил он и потянулся за кофе.
— Петя, я же просила убрать планшет за столом, — повторила я.
Зять резко обернулся, словно только сейчас заметив меня.
— Вера Николаевна, не указывайте моему сыну, что делать.
Что-то оборвалось внутри. После бессонной ночи, после всего услышанного, эта капля переполнила чашу.
— В моё время детей учили правилам поведения за столом, — сказала я тихо.
— В ваше время? — Константин усмехнулся. — Так может, вам и стоит вернуться в ваше время? В вашу квартиру?
На кухню вошла Аня, почувствовавшая напряжение.
— Что здесь происходит?
— Твоя мать снова пытается воспитывать Петьку, — зять отставил чашку. — Я же говорил тебе…
— Костя, не сейчас, — прервала его дочь.
— Нет, сейчас! — его голос зазвенел. — Мы не прописывали тебя специально. Чтобы легче было…
Он осёкся, но было поздно. Слова повисли в воздухе.
Аня побледнела:
— Мама, он не это имел в виду…
Я медленно поднялась из-за стола. Колени дрожали, но голос был спокоен:
— Всё в порядке, Анечка. Я всё поняла.
Не говоря больше ни слова, я вышла из кухни. В своей комнате методично достала чемодан и начала складывать вещи. Руки двигались сами, а в голове была звенящая пустота.
Слёзы и первый шаг
— Вера, ну куда ты денешься на ночь глядя? Оставайся, — Варвара суетилась у плиты, заваривая чай. — Вот, держи. Мятный. Для нервов самое то.
Я сидела за маленьким кухонным столиком, обхватив чашку замёрзшими пальцами. В тесной кухоньке Вари было уютно — пахло травами и свежей выпечкой. Мы дружили больше сорока лет, ещё с института.
— Я просто не могла там оставаться, понимаешь? — прошептала я, глядя в чашку.
Варя тяжело опустилась на стул напротив:
— Ещё бы не понять. Аньке твоей уши бы надрать как следует. И этому, как его…
— Константину.
— Вот-вот, ему особенно.
Молчание затянулось. За окном барабанил дождь, и капли стекали по стеклу, словно слёзы.
— Аня звонила, — я наконец нарушила тишину. — Всё извинялась. Говорила, что Костя не подумал, что сказал…
— И что ты?
— Сказала, что мне нужно время. Но я не вернусь, Варя. Не смогу.
Чашка дрогнула в руках, и я поставила её на стол, боясь разлить чай.
— Я просто хотела быть нужной. А оказалась лишней.
Варвара протянула руку через стол и крепко сжала мою ладонь. В её глазах блестели слёзы:
— Послушай меня, Верочка. Ты не лишняя. Никогда не была и не будешь.
— Родной дочери оказалась не нужна, — горечь переполняла меня. — Словно вещь какая-то — то нужная, то на выброс.
— А ты знаешь, что это противозаконно? — вдруг спросила Варя, глядя мне прямо в глаза. — То, что они хотели.
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь Нину Сергеевну с четвёртого этажа? Её дочь с зятем похожую историю провернули. Но она не спустила им это с рук. Суд выиграла.
Варя поднялась, решительно прошла к серванту и, покопавшись в ящике, протянула мне визитку:
— Это хороший юрист. Нина к нему обращалась. Позвони.
Я взяла карточку, разглядывая незнакомое имя. Внутри что-то дрогнуло. Не обида, не боль — что-то новое. Решимость?
— Варя, я ведь не хочу судиться с родной дочерью…
— А ты подумай, — она снова села напротив. — Не сейчас, утром. Ты же всю жизнь для неё жила. Квартиру покупала, в которую они тебя зазвать так хотели. Помнишь, как на две работы ходила, чтобы у Анечки всё было?
Я кивнула, и впервые за весь вечер слезы хлынули из глаз.
Восстановление справедливости
Никогда бы не подумала, что в мои годы окажусь в суде. Да ещё и с такой болью в душе.
Зал был небольшой, с деревянными скамьями и высокими потолками. Василий Петрович, мой адвокат, сидел рядом, уверенно перебирая бумаги. На противоположной стороне — Аня с Константином и их представитель. Дочь не поднимала глаз, а зять выглядел раздражённым, словно его оторвали от важных дел.
— Вера Николаевна, не волнуйтесь, — шепнул Василий Петрович. — У нас железные аргументы.
Я кивнула, сжимая в руках потёртую кожаную сумочку. В ней лежали те самые чеки. Каждая копейка, что я вложила в квартиру дочери. Занимала, подрабатывала, откладывала с пенсии.
— Прошу всех встать, суд идёт! — раздался голос секретаря.
Судья — полная женщина с внимательными глазами — заняла своё место и открыла заседание.
Когда пришла моя очередь говорить, ноги стали ватными. Но я поднялась и расправила плечи.
— Я помогала Анне и её мужу покупать эту квартиру. Вот документы, — мой голос звучал неожиданно твёрдо. — Не просто так, а с устным договором, что буду там жить на старости лет. Я отдала свои сбережения. Продала драгоценности, что муж дарил…
Аня наконец подняла голову. В её глазах стояли слёзы, но меня это больше не трогало.
— Когда я спросила о прописке, они начали уклоняться. А потом я узнала правду — меня не прописывали специально, чтобы было легче выселить.
Константин что-то злобно прошептал адвокату. Тот покачал головой.
Судья внимательно изучала документы:
— Вы можете доказать, что эти денежные средства были переданы именно на покупку жилья?
— Да, Ваша честь, — Василий Петрович протянул папку с банковскими выписками. — Все переводы совпадают по датам с выплатами за квартиру.
Судебное заседание длилось около двух часов. Я слушала возражения, смотрела на дочь и зятя и чувствовала только усталость. Никакой злости — просто желание справедливости.
Когда судья вынесла решение о компенсации в мою пользу, я не испытала триумфа. Скорее облегчение — словно тяжёлый груз упал с плеч.
— Мама! — Аня догнала меня в коридоре. — Пожалуйста, давай поговорим…
Я посмотрела на неё — родное лицо, любимое столько лет.
— Не сейчас, Анечка. Может быть, потом.
Свобода и выбор
Закатное солнце окрасило небо в розовый цвет. Я сидела на крошечном балконе своей съёмной квартиры и любовалась этой красотой. Прошло почти полгода с того судебного заседания. Компенсация позволила мне снять жильё — небольшое, но своё. Никто не указывает, как жить, что готовить, где и с кем сидеть.
Передо мной на столике лежали акварельные краски и лист бумаги с недоконченным рисунком. Рядом — открытка для Пети. Я не видела внука с суда, хотя звонила ему каждую неделю. Konstantin запрещал встречи, а Аня… Аня звонила несколько раз, извинялась. Но что-то между нами надломилось.
— И все же, — прошептала я, макая кисть в синюю краску, — жизнь продолжается.
В дверь осторожно постучали. Я отложила кисть и пошла открывать.
На пороге стояла Аня. Одна, без детей и мужа. С небольшим бумажным пакетом в руках.
— Мама, можно?
Я молча пропустила её внутрь. Она растерянно осмотрелась, но ничего не сказала о размерах квартиры.
— Я тебе пирожки привезла. Твои любимые, с капустой.
— Спасибо, — я забрала пакет. — Чай будешь?
Аня кивнула, и мы прошли на кухню. Пока закипал чайник, она рассматривала мои рисунки на стене.
— Ты… рисуешь теперь?
— Да, — я улыбнулась. — Всегда хотела, но не было времени. А сейчас — самое то.
— Красиво, — она провела пальцем по акварельному пейзажу. — Мам… я так виновата перед тобой.
Я разлила чай по чашкам:
— Знаешь, Аня, я уже не держу зла.
— Мы с Костей… мы расстаёмся. Я только сейчас поняла, как он влиял на меня, на мои решения.
Она заплакала, и я неловко погладила её по руке.
— Петя скучает по тебе. Очень.
— Я по нему тоже, — я показала на открытку. — Вот, хотела отправить. Приглашаю его в гости рисовать.
Когда Аня ушла, обещав привести внука в воскресенье, я вернулась на балкон. Взяла лист бумаги и написала крупно, красным: «Я снова дышу».
Повесила рядом с другими рисунками. Правда ведь — я снова дышу полной грудью. Жизнь не закончилась. Она просто стала другой.
Я улыбнулась закату. Сначала было больно, теперь — почти нет. Просто новая глава, новая дорога. Мой выбор. Моя свобода.
