— Не думай, что будешь тут жить на всём готовеньком, — голос отчима резал воздух, словно лезвие. — Твоя мать ушла на тот свет, а с ней и твои привилегии.
Я стояла в прихожей родного дома, сжимая ручку потрёпанного чемодана. Три года отсутствия превратили меня в чужака на собственной земле.
Геннадий Павлович возвышался передо мной — массивный, с тяжёлым взглядом и непробиваемой уверенностью человека, для которого власть – привычное состояние.
— Я просто хотела получить немного времени, чтобы прийти в себя, сейчас у меня сложный период, — мой голос звучал тише, чем хотелось бы.
— Прийти в себя? — он скривил губы в подобии улыбки. — В моём доме я король, Анастасия, если живешь тут, то будь добра служить. Твоя мать всё оставила мне. Каждый гвоздь, каждый сантиметр земли.
За его спиной виднелась гостиная — мамино царство с вышивками на стенах и фотографиями в рамках из берёзы.
На комоде её улыбающееся лицо среди цветов теплицы, которую она построила с нуля, превратив в дело всей жизни.
— Если намерена остаться, — продолжил он, снимая пиджак из итальянской шерсти и небрежно бросая его на антикварное кресло, — будешь работать. Готовить, убирать, стирать. Как положено прислуге.
В его интонации сквозило нескрываемое удовольствие.
— Прислуге? — эхом отозвалась я, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
— Именно, — он направился на кухню, где немедленно извлёк из холодильника бутылку «Шато Марго» — вино, которое мама берегла для юбилеев. — Твоя комната наверху осталась нетронутой.
Располагайся. Завтра получишь список обязанностей.
Я поднялась по лестнице, где каждая ступенька шептала воспоминания о том, как мы с мамой перебрасывались шутками, пробегая мимо друг друга.
Моя комната действительно застыла во времени — кровать с лоскутным покрывалом, книжные полки, заставленные томами русской классики, письменный стол под окном, выходящим в сад.
Сев на край кровати, я рассматривала свои руки — огрубевшие от работы, с обломанными ногтями, руки двадцатипятилетней женщины, потерявшей всё:
Престижную работу в городском издательстве, квартиру, отношения с Максимом, который назвал нашу связь «прекрасной ошибкой» в тот же день, когда я получила уведомление о сокращении.
В памяти всплыл мамин голос, негромкий, с характерной хрипотцой: «Всё будет твоим, Настя. Я уже оформила документы».
Это было за месяц до того как ее не стало. Она боролась с болезнью, но продолжала работать до последнего дня, как капитан, не покидающий мостик тонущего корабля.
Мы сидели в саду под старой яблоней, пили морс из смородины, и она говорила так обыденно, словно речь шла о списке покупок: «Дом, земля, бизнес — всё твоё по закону.».
Я тогда только отмахнулась — мама всегда казалась несокрушимой, вечной. Через четыре недели сердце, изношенное годами тяжёлого труда, не выдержало.
Я примчалась из города, но увидела лишь её безмятежное лицо.
И вот теперь, полгода спустя, я вернулась на пепелище собственной жизни. Без средств, без перспектив, с сосущей пустотой внутри и растущим подозрением, что события после развивались слишком стремительно и неестественно.
Бизнес, дом — всё мгновенно перешло к Геннадию Павловичу, которого мама, если быть честной, давно держала на дистанции, несмотря на общую фамилию.
С улицы донёсся звук подъезжающего автомобиля. Я подошла к окну. Чёрный «Рендж Ровер» замер у крыльца.
Из него вышли двое: первый — в костюме, подчёркивающем статус, активно жестикулировал, что-то доказывая моему отчиму. Второй — молчаливая тень с кожаной папкой.
Они вошли в дом, и вскоре из кабинета отчима поплыли приглушённые голоса. Я бесшумно спустилась по лестнице. Старая половица предательски скрипнула, но разговор не прервался.
— …земля под теплицами теперь полностью в моём распоряжении, — голос отчима звучал самодовольно. — Переговоры с застройщиками можно начинать хоть завтра.
— А документы на наследство? — спросил гость. — Всё чисто с юридической точки зрения?
— Абсолютно, — рассмеялся отчим. — Кто будет копать? Дочь? Да она даже не помнит, какие бумаги подмахивала тогда.
Кровь застучала в висках. Бумаги? Я ничего не подписывала, была в таком состоянии, что едва различала лица вокруг.
Но внутри что-то щёлкнуло, словно встал на место фрагмент паззла, и мозг наполнился кристальной ясностью.
Я неслышно поднялась обратно, закрыла дверь и выдохнула. В голове рождался план — чёткий, холодный, требующий терпения.
Я не собиралась быть служанкой в доме, построенном моей матерью. Я буду охотником, выслеживающим добычу.
И если мама действительно оставила завещание — я его найду.
Мир вокруг обрёл новую чёткость, как бывает перед сильнейшей грозой, когда воздух пронизан электричеством. Я понимала, что начинается игра, где ставкой будет всё, что мне дорого.
И я не собиралась проигрывать.
Утро началось с требовательного стука в дверь.
— Подъём! — голос отчима ворвался в сон, как нежданный гость — Завтрак через пятнадцать минут. И не забудь про теплицы.
Я натянула джинсы и тёмно-синий свитер, собрала волосы в небрежный пучок. Взгляд в зеркале отражал не вчерашнюю растерянность, а решимость человека, нашедшего цель.
На кухне Геннадий Павлович изучал биржевые сводки, потягивая кофе из маминой чашки с незабудками. Этот незначительный жест причинил почти физическую боль.
— Список дел, — он пододвинул лист бумаги, исписанный размашистым почерком. — И помни своё место.
Я взяла список, стараясь не выдать дрожь в пальцах. Уборка, стирка, готовка, теплицы — полный комплект домашнего рабства.
— Разумеется, — я произнесла это ровно, будто соглашалась подать чай.
Он приподнял бровь, явно удивлённый отсутствием сопротивления.
— Что ж, прекрасно. У меня деловой обед в городе. Вернусь часам к трём. Чтобы дом сиял.
Когда дверь захлопнулась, я отбросила список и приступила к методичному обследованию дома — комната за комнатой, шкаф за шкафом.
Я знала мамины привычки лучше, чем свои.
В её спальне теперь царствовал чужой вкус: вместо светлых льняных штор — бархатные драпировки, вместо любимых книг на полках — коллекция хрустальных фигурок.
Я проверила каждый ящик, заглянула под матрас — безрезультатно.
Кабинет отчима оказался заперт. Слишком рано для открытой конфронтации — мне нужны были неопровержимые доказательства.
К обеду я успела выполнить большую часть домашних дел, но мысли кружились вокруг единственной загадки — куда исчезло мамино завещание?
Геннадий Павлович вернулся в дурном расположении духа. Швырнул дорогое пальто на спинку дивана и прошёл на кухню, принюхиваясь с подозрением.
— Что за запах? — его лицо исказилось, будто он учуял протухшее мясо.
— Форель с прованскими травами, — ответила я, помешивая соус из белого вина и эстрагона.
— Форель? — он смерил меня презрительным взглядом. — Я на дух не переношу рыбу. Выброси эту гадость и приготовь что-нибудь приличное.
Я безмолвно выключила плиту. Внутри клокотала ярость, но сейчас любая конфронтация была бы тактической ошибкой.
— И займись моими рубашками, — бросил он, распахивая холодильник. — Они в ванной.
Кивнув, я направилась в ванную комнату. Корзина для белья ломилась от дорогих сорочек и галстуков из натурального шёлка.
Перебирая вещи, я случайно нащупала в нагрудном кармане одной из рубашек плотный прямоугольник. Визитная карточка: «Виктор Семёнович Климов, нотариус».
Имя пронзило память, как электрический разряд — именно его упоминала мама, говоря о завещании.
Спрятав карточку, я загрузила барабан стиральной машины. План обретал форму.
Вечером, когда отчим расположился перед телевизором с бокалом односолодового виски, я взяла садовый инвентарь и отправилась во двор, якобы навести порядок на клумбах.
На самом деле мне нужно было обследовать старый сарай, который мама в шутку называла «моим архивом».
Сарай зарос садовым инструментом и керамическими горшками. В дальнем углу стоял потемневший от времени деревянный сундук, который отчим, очевидно, счёл недостойным внимания.
Я откинула крышку. Внутри хранились садовые перчатки, альбомы с гербариями, журналы по цветоводству, и на самом дне — обычный с виду ключ.
Я замерла. Буфет! Старинный дубовый буфет в гостиной — мама всегда держала его под замком, ссылаясь на «семейные реликвии».
Возвращаясь в дом, я старательно изображала усталость. Отчим даже не взглянул в мою сторону, когда я проскользнула мимо с ведром и тряпкой.
— Пол в гостиной, — произнесла я с нарочитым безразличием.
— Только не шуми, — бросил он, гипнотизируя экран.
Гостиная утопала в сумеречном свете. Массивный буфет темнел у стены монолитом красного дерева. Я аккуратно вставила ключ в замочную скважину — подошёл идеально. Дверца отворилась с еле слышным звуком.
Внутри лежали аккуратные стопки пожелтевших бумаг, фотоальбомы в кожаных переплётах, шкатулки разных размеров. Я торопливо просматривала документы, боясь пропустить то, что искала.
И вдруг пальцы нащупали плотный конверт. Сердце забилось так оглушительно, что казалось, его стук разнесётся по всему дому.
Дрожащими руками я извлекла содержимое — копия завещания. Я пробежала глазами по тексту, и внутри разлилась ледяная решимость.
«…всё имущество, включая жилой дом, земельный участок, тепличный комплекс и цветочный бизнес «Незабудка», а также денежные средства на банковских счетах, завещаю единственной дочери, Анастасии Игоревне Светловой…»
И подпись — мамина, с характерным росчерком, который я узнала бы среди тысячи других. Но она не успела его оформить.
В том же конверте обнаружилась потёртая аудиокассета с надписью «Разговор с Ириной о наследстве». Ирина Степановна — мамина многолетняя подруга и доверенное лицо.
— Что ты там копаешься? — резкий голос отчима ударил под лопатку.
Я вздрогнула, но успела спрятать находку за спиной.
— Просто… чищу полки, — мой голос звучал почти естественно.
— В темноте? — он приблизился, включил свет. Его взгляд упал на распахнутые дверцы буфета. — Кто разрешил тебе лезть в него?
— Искала дополнительные тряпки, — соврала я. — Мама раньше хранила здесь хозяйственные мелочи.
Он прищурился, явно не веря ни единому слову.
— Закрой немедленно и забудь дорогу к этому буфету. Это семейные вещи, ты к ним ты теперь не имеешь никакого отношения.
— Разумеется, — я покорно закрыла дверцу, оставив ключ в замке. Конверт жёг спину сквозь ткань свитера.
Отчим помедлил, раздумывая, стоит ли углубляться в тему, затем отмахнулся:
— Заканчивай и отправляйся спать. Завтра продолжишь работу.
Дождавшись его ухода, я выдохнула с облегчением и бережно достала конверт. Теперь у меня был главный козырь.
Но я понимала — нужно ещё дополнительные улики, необходимо разобраться в механизме подделки документов. А то мне заявят, что я просто сама состряпала это завещание.
Я спрятала конверт под половицей в своей комнате. План начинал обретать форму. Но самое сложное было впереди — заставить отчима признаться в содеянном.
Утром я спустилась на кухню с диктофоном в кармане джинсов.
— Чем планируешь заниматься сегодня? — спросила я, наливая отчиму кофе.
Геннадий Павлович оторвался от изучения биржевых сводок, удивлённый моим внезапным интересом.
— С каких пор тебя интересуют мои дела?
— Просто любопытно, — я пожала плечами, незаметно включив диктофон. — Ведь ты теперь управляешь маминым бизнесом. Наверное, непросто разбираться во всех этих сортах и агротехниках?
— Не сложнее, чем поставить несколько подписей в нужных местах, — он усмехнулся, отпивая кофе. — Кстати, неплохо заварила.
— Спасибо, — я выдержала паузу. — Знаешь, я вчера перебирала воспоминания о маме. Почему она ничего не оставила мне? Может где-то просчитались?
Отчим замер, взгляд стал злым.
— Нет. Всё перешло мне как законному супругу. Такова юридическая практика. Завещание было только на меня.
— Странно, — я опустилась на стул напротив. — Мне казалось, она говорила о каком-то завещании. В мою пользу.
Его рука дрогнула, тёмная капля упала на газетную страницу, растекаясь чернильным пятном.
— Полная чушь, — отрезал он. — Никакого завещания для тебя не существовало.
— А если я найду его?
Его лицо трансформировалось — теперь передо мной сидел хищник, почуявший опасность.
— Что ты там откопала? В буфете рылась?
— Значит, ты в курсе о завещании? — я подалась вперёд.
Он вскочил, нависая всей массой.
— Слушай внимательно, девочка. Твоя мамаша была непростительно наивна! Кто виноват, что она оставляла важные документы где попало? Она не успела ничего оформить правильно.
Я всё организовал за считанные дни, пока вы с бабкой метались по ритуальным конторам!
Моё сердце колотилось как бешеное — он практически сознался! Диктофон продолжал фиксировать каждое слово.
— Ты подделал документы? — я старалась говорить спокойно, будто обсуждала погоду.
— Назовём это креативным решением юридического вопроса, — он рассмеялся с неприкрытым цинизмом.
— Думаешь, кто-то поверит неудачнице, вернувшейся из города с пустыми карманами, против уважаемого бизнесмена? У меня связи, счета в банках. А у тебя?
— У меня правда, — я встала. — И доказательства.
Он осёкся, осознавая, что сказал непозволительно много.
— О каких доказательствах ты говоришь? — процедил он, схватив меня за запястье.
— Оригинальная копия завещания. Аудиозапись разговора мамы с Ириной Степановной. И теперь — твоё собственное признание.
Я высвободила руку и продемонстрировала диктофон. Лицо отчима исказилось от ярости.
— Ты… — он задохнулся от бешенства. — Ты ничего не докажешь! Я тебя уничтожу!
— Вряд ли, — я попятилась к двери. — Игра окончена, Геннадий Павлович.
Он бросился ко мне, но я оказалась проворнее — выскочила из кухни, схватила куртку и выбежала из дома.
Первым делом я направилась в городскую нотариальную контору к Виктору Семёновичу.
Седовласый мужчина с печальными глазами узнал меня мгновенно.
— Анастасия! — он поднялся из-за стола. — Я пытался найти тебя после похорон, но ты словно растворилась в воздухе…
— Мой отчим, он сам сделал бумаги, сам переписал на себя, — выпалила я, протягивая конверт с завещанием.
Он побледнел, принимая документ дрожащими руками.
— Боже правый… Где ты нашла это?
— В мамином буфете, — я включила диктофон. — И у меня есть признание отчима.
Виктор Семёнович слушал запись, и его лицо становилось всё более решительным.
— Я помогу тебе, — твёрдо сказал он, когда запись закончилась. — Твоя мать действительно всё хотела отдать тебе. Но она не успела ничего оформить. А потом мне предъявили другое завещание… Я предположил, что она изменила решение.
— Это фальшивка.
***
После нотариуса я посетила Ирину Степановну — мамину ближайшую подругу. Женщина с серебристыми волосами и добрыми морщинками вокруг глаз расплакалась, увидев меня на пороге своего дома.
— Настенька, родная! Я всё гадала, когда же ты объявишься…
Мы расположились на её уютной кухне, и я включила старую кассету. Мамин голос, такой знакомый и живой, рассказывал о планах, о завещании, о том, что всё должно достаться мне.
— Я всегда подозревала неладное, — вздохнула Ирина. — Слишком стремительно твой отчим всё оформил. Я даже в полицию обращалась, но там сказали — без прямых доказательств бессильны.
— Теперь у нас есть доказательства, — я сжала её морщинистую руку.
Следующие две недели превратились в юридическую баталию. Я наняла адвоката — молодого, но принципиального Дмитрия Валерьевича.
Мы подали иск о признании завещания недействительным и возврате имущества законной наследнице.
К материалам дела приложили оригинальную копию завещания, аудиозапись с мамой, диктофонную запись признания отчима и заключение экспертизы.
Геннадий Павлович привлёк дорогостоящих юристов, использовал угрозы, пытался подкупить судью. Но факты были неопровержимы.
На финальном заседании он выглядел постаревшим и сломленным.
— Всего этого могло не быть, — сказала я перед началом процесса. — Если бы ты просто уважил мамину волю.
— Ты не представляешь, с чем связалась, — прошипел он. — Я ещё вернусь.
Судья откашлялся и снял очки, окидывая взглядом притихший зал.
— Рассмотрев все материалы дела, суд приходит к выводу, что документ, представленный господином Светловым как последняя воля Елены Игоревны, является подделкой, — его голос, негромкий, но отчётливый, заставил меня вцепиться в подлокотники кресла.
— Суд восстанавливает справедливость.
Дом, в котором выросла Анастасия Игоревна, земля, на которой трудилась её мать, тепличный комплекс и цветочное дело «Незабудка», созданные талантом и упорством Елены Светловой, а также все средства на её счетах — возвращаются законной наследнице, как и было указано в подлинном завещании.
В зале суда раздались аплодисменты — пришли работницы из маминых теплиц, соседи, друзья семьи.
— Кроме того, — продолжил судья, — суд находит доказательства мошенничества со стороны гражданина Светлова Г.П. достаточными для возбуждения уголовного дела. Материалы переданы в следственный комитет.
Геннадий Павлович рухнул на скамью, закрыв лицо руками.
Я стою в центре гостиной, заново обретённой. Апрельское солнце пробивается сквозь льняные занавески — я вернула мамины, с вышитыми васильками по краю, выбросив тяжёлые портьеры отчима.
Буфет открыт — я разбираю семейные фотографии для нового альбома.
Прошло три месяца с момента судебного решения. Геннадия Павловича приговорили к многим годам лишения свободы за мошенничество в особо крупном размере.
Мамин бизнес медленно возрождается — я вернула всех сотрудниц, уволенных отчимом в попытке сократить расходы.
Ирина Степановна помогает с бухгалтерией, а Виктор Семёнович стал юридическим консультантом «Незабудки».
Вчера я впервые за долгое время посетила маму, принеся охапку выращенных в наших теплицах цветов.
Я сидела рядом с гранитным памятником и рассказывала обо всём, что произошло, будто мама могла слышать каждое слово.
На комоде по-прежнему стоит фотография — она улыбается среди цветов, словно знает что-то важное. Я подхожу, поправляю серебряную рамку.
— Мама, — шепчу я, — я защитила то, что ты оставила мне. Я стала сильной благодаря тебе.
В теплицах зреет новая партия цветов для городского фестиваля. Жизнь продолжается.
Я больше не прислуга.
Я хозяйка.
Я — Анастасия, и я вернула то, что принадлежит мне по праву.
